Ежкин кот. Часть 3

Ольга Прикошь

Сказала так - и сгинула во­свояси. Подивился Кузьма, боязно ему стало. Посидел он еще чуток, лапы поджав, и помчался внешность облагораживать. Расчесался, усы напомадил, с помощью дяди Филина раздобыл костюмчик, нарядился. Встал на задние лапы - и тут чудо чудное случилось: не узнал самого себя Кузьма. Погляделся в льдинку - ну как есть посол!

В новом обличии он легко до дворца добрался. Тросточкой махнет - тотчас самые знатные иномарки перед ним тормозят. Ловко дело устроила Великая Кошь...

Идет Кузьма по широченной лестнице, а у самого внутри все дрожит и лапы подкашиваются. Охрана перед ним расступается, документов не спрашивает. Люди глазеют, рты поразевав, а иные даже здороваются с почтением. Совсем струхнул Кузька от непрошенного внимания. Момент улучил, за сцену пробрался и там затаился.

Вот уж и свет в зале померк, притихли детушки малые - и вдруг как громыхнет! Изо всех щелей повалил вонючий дым, пролетели совы, мыши летучие врассыпную прыснули.

Чу! То Бабка Ежка на своем драндулете заявилась.

Сквозь на совесть сработанную маску проступило таки ядовитое нутро. Детишки бросились кто куда, вереща во всю мочь.

Почуял Кузьма: настал его миг.

Тут как раз и бой часов раздался - гулкий, торжественный, новогодний. Вышел Кузьма Яге на­встречу, тросточкой небрежно по­махивая. Поклонился да, как учила Великая Кошь, потянулся Ежкину личность облобызать, но заподоз­рила Яга подвох, увернулась.

- Не хочу, говорит, с ентим целоваться! Несет от него селедочной требухой!

Вот выдумала! Селедкой этой Кузьма смолоду гнушался, нос от нее воротил. Разобиделся он лютой обидой, напружинился весь и с отчаянным «мя-а-ау!» на Бабку Ежку прыгнул и трижды маску гнусную обслюнявил.

Затрещало все кругом, завыло, будто тысячу музыкальных котов за хвосты потянули разом, и грохнулась наземь Яга вместе со своей ступой. Расползлась «краса» ее не­наглядная, и следа не осталось, а под ней обнаружилось милое стару­шечье личико, улыбчивое и мор­щинистое. Встала на ноги преображенная бабушка, узнала Кузьму своего да как кинется гладить, мусолить его, причитая:

- Котечка мой золотой! Котечка мой драгоценный!

Шарахнулся Кузьма прочь словно от умалишенной, а тут и Дед Мороз подоспел, с последним двенадцатым ударом. Разобрались на­конец-то доблестные службы безопасности, отпустили дедулю с ми­ром. Запыхался Главный Даритель, на праздник торопясь: колпак набекрень, борода наперекосяк, но сам живенький, по любимой работенке соскучившийся.

И справили Новый год по самому высочайшему разряду. Всем дос­тались подарки, да не тараканы с ля­гушками, а настоящие гостинцы, праздничные.

 А потом знаменитые артисты показали почтенной публи­ке свое новогоднее представление, супер шоу по-нынешнему. И все- все Кузьму благодарили. А сам Кузя всю ночь от экс Бабки Ежки по за­коулкам дворца бегал: гонялась она за ним. растопырив пухлые ручки, и причитала медово - ласково:

- Котечка мой золотой! Котечка мой драгоценный!

Он уж и огрызаться стал: залю- бшт старая, насмерть!

Под утро дошло до уставшего и замороченного Кузьмы, что за чудо сотворила намедни Великая Кошь: наслала на Бабку Ежку всеобъемлющую, всепоглощающую, вечную и безусловную любовь к кошкам.

С той поры в избе у Доброй Бабушки Костеножки образовался Всемирный Кошачий Приют. Со всех концов земли бегут к ней мяуки да мурлыки счастья искать. Всех-то она кормит, лечит, по теплым лежанкам распределяет.

Кузьма больше сторожем не работает, теперь он в приюте мажор­дом: гостей встречает, свои поэтические творения им мурлычет, пес­ни поет. Жизнь такая ему по душе, и не терзает его, как бывало прежде, крысиная тоска.

Одно только неудобство: как найдет на бывшую Бабку Ежку очередной приступ всеобъемлющей любви - хоть беги со всех лап да под елку зарывайся! Так и носится старушка за котом, объятия растопырив:

- Котечка мой золотой! Котечка мой драгоценный!

Уходит Кузьма тогда во двор, как в прежние времена, при первой звезде на забор садится и все таинственное созвездие Котопсов в небе высматривает.